Задавай вопросы искуcственному интеллекту текстом или фотографиями в приложении на iPhone или Android
Вопрос от Анонимного юзера 11 декабря 2024 14:58
Марбургский вирус
Введение
Когда-то давно одна из веток в популяции гоминид, все больше отделяясь, стала постепенно обретать морфологию и образ жизни человека нынешнего, – так сказать, разумного. Но история вирусов началась задолго до нашей. Задолго до того, как наш мозг развился к способности задавать вопросы. И задолго до того, как мы стали сначала догадываться, а потом и понимать, – от чего, собственно, болеем и умираем. Сегодня на одной планете с нами живет неисчислимое количество вирусов; по некоторым оценкам, их здесь сформировалось более ста миллионов разновидностей (представляете себе, например, сто миллионов человеческих рас?), и если каким-то чудом пересчитать все вирусы поштучно, то численность этой популяции значительно превзойдет состав всех прочих популяций, вместе взятых, включая даже бактерии и насекомых. Вирусы фантастически разнообразны во всех аспектах своего существования, особенно в размерах, форме и предпочтениях. А мы до сих пор не решили даже, можно ли их считать живыми.
С одной стороны, вроде бы можно: в подходящих условиях явно неживые частицы-вирионы активизируются («оживают»?) и, используя чужой биоматериал, размножаются самосборкой; передают и воспроизводят собственную генетическую информацию (посредством нуклеиновых кислот, в отличие от прионов); мутируют и эволюционируют. С другой, – не имеют собственного обмена веществ, и за миллиарды лет не нажили даже клеточного строения. Кроме вирусов, мы не знаем ни одной неклеточной формы жизни, и считаем клеточную структуру фундаментальным ее признаком. Так может, все-таки следует рассматривать вирусы как мельчайшую нежить, молекулярную псевдоорганическую пыль, способную фильтроваться даже через фарфор, через латекс, практически через что угодно? Может, и впрямь это не более чем случайно усложнившийся прионный белок?
Любое живое существо на Земле, – во всей биомассе от бактерий и простейших до слона и баобаба, – заражается теми или иными вирусами. Некоторые вирусы колонизируют представителей какого-то одного вида, другие не столь привередливы. К человеку абсолютное большинство из них относится нейтрально. Но все они, – внутриклеточные паразиты, которые перестраивают геном зараженной клетки на свой лад, на репликацию все новых и новых своих копий. Активно существовать и размножаться вне живой клетки вирусы не могут. Пассивное же их существование и, вообще, этот странный вирусный мир, где даже гравитация работает как-то не так, нам представить довольно сложно.
В целом, при заражении наша судьба зависит от общего состояния здоровья и актуального иммунного статуса, от инфицирующей дозы (численность попавшей в организм колонии) и поведения самого вируса. Клетки-то не просто инфицируются; какое-то время они работают как фабрика вирусов, а при разрушении мембраны неизбежно погибают, и если это происходит в массовом порядке, да в жизненно важном органе, который не восстанавливается…
Как правило, вирусы окружены белковой оболочкой-капсидом, а некоторые еще и липидным (жировым) суперкапсидом, однако иные обходятся вовсе без оболочки; как правило, вирусы на порядок меньше бактерий, но некоторые даже по бактериальным меркам огромны; как правило, они… Как правило? Похоже, что никакие «правила» в отношении вирусов не действуют, – разве что законы вероятностей, – то есть ничего нельзя обобщать, ничего нельзя утверждать наверняка и ничего нельзя отрицать. Существует масса гипотез касательно того, зачем это вообще понадобилось природе и что это, в сущности, такое. Самая безумная и поэтому довольно популярная группа таких гипотез сводится к тому, что вирусы – это внедренный (завезенный, сбежавший, специально разработанный, оставленный в наказание или назидание) некими высшими силами (инопланетянами, богами, бесами, биороботами, исчезнувшими цивилизациями) регулятор, катализатор и/или модификатор жизни на Земле. Причем, как добавляют некоторые авторы, не просто регулятор жизни, а регулятор, который на каком-то этапе немного сбесился, вышел из-под контроля и зажил своей собственной жизнью, пренебрегая возложенными на него функциями. Отсюда, мол, непредсказуемость, отсюда же и болезнетворность некоторых семейств вирусов в отношении человека, его домашних и сельскохозяйственных животных, а также культивируемых им, человеком, растений.
Всё это, конечно, продиктовано привычкой искать виноватых, и потому звучит не слишком серьезно. Но сами вирусы, вирусы как проблема, – серьезней некуда. Они настолько малы, просты и эффективны, что справиться с ними практически невозможно, во всяком случае, – чрезвычайно трудно на данном витке нашего развития. У нас, конечно, имеется иммунитет, врожденный и приобретенный, естественный и привитой, индивидуальный и коллективный, – но порою он слишком уж дорого обходится. Мы можем как-то подстегнуть свою внутреннюю защиту, но это не всегда срабатывает, да и не всегда показано; вообще, модулировать, корректировать или стимулировать работу иммунной системы надо очень осмотрительно и с большим умом. У нас, да, есть вакцины, но лишь от немногих вирусов, да и те вирусы в любой момент могут мутировать в обход привитого иммунитета. Однако оспу благодаря вакцинации мы все же искоренили напрочь, и хотелось бы доискоренять также " target="_blank">полиомиелит и корь, и придумать что-то против онкогенных вирусов, против ВИЧ, против папилломавируса, против «короны проклятой».
И ведь можем! Для лечения некоторых вирусных болезней (например, герпеса или отдельных гепатитов) с недавних пор имеются даже лекарства. Не паллиативы «от гриппа и простуды» вроде шипучего кипятка на парацетамоле, ароматизированного фруктовой химией, а настоящие этиотропные препараты, нацеленные непосредственно на причину: они, например, блокируют рекомбинацию нуклеинового кода, т.е. процесс воспроизводства вирусов.
Но от полной победы над вирусными заболеваниями мы еще очень и очень далеки. Как показывает практика, даже контролировать их, – в смысле профилактики, сдерживания и нераспространения, – у нас пока не особо-то получается. Для этого нужны не только умные и сильные противоэпидемические службы, не только коллективный иммунитет, но и истинно коллективный разум планетарного масштаба. С этим пока плохо. Мы слишком заняты своими мировыми и гражданскими войнами, революциями, экономическими кризисами и геополитическими интересами, – а тем временем какая-нибудь очередная «испанка», пока мы увлеченно истребляем друг друга тысячами и миллионами душ, косит нас десятками миллионов. Впрочем, нам даже самоистребляться не нужно, – в иные времена достаточно всего лишь не носить маску, принципиально не пользоваться дезинфектантами, гордо отказываться от прививок и презирать вирусы как идею.
Для Homo sapiens’а, который привык считать себя центром мироздания и венцом творения, Великая вирусная война как-то… оскорбительна, что ли. Действительно, в ней ведь нет ничего личного. Вообще ничего. Враг попросту не знает о том, что он – враг, что существуем такие себе высокоразвитые мы, что нам не нравится болеть и умирать. Когда на человека нападал опасный хищник-людоед (например, другой Homo sapiens), это всегда была какая-то схватка, какая-то ярость, хоть какие-то шансы. А этого врага даже не увидишь в лицо, потому что лица у него нет. Ему нечем и незачем нас ненавидеть, нечем о нас знать и думать, нечем испытывать к нам аппетит. Его и самого-то, врага этого, практически нет, настолько он мал. Наш организм для него – нечто вроде Галактики, с которой из-за разности в масштабах невозможно пребывать в каких-то личных отношениях. Мы – просто мир обитания, место и способ существования. Вот они и существуют в своем измерении, пока им существуется. Кстати говоря: когда мы своими бензопилами, заводами и фабриками, потребностями и отходами уничтожаем породившую нас природу, – мы ведь делаем это не потому, что мы плохие, ненавидим свою планету и целенаправленно торопимся довести ее до нежилого состояния. Вовсе нет. Просто вот такой у нас получается course of events, как сказал бы англичанин. Такой ход событий, курс нашего (паразитического, выходит?!) развития. И, кстати, не случайно мы в последние годы все чаще сравниваем с вирусами самих себя, – в пересчете на масштабы, конечно. Сравнив, неприятно удивляемся: а и правда, много ведь общего. Только мы, пожалуй, поагрессивней будем, подеструктивней, покатастрофичней для своей экосистемы в целом. И природа, возможно, пытается сдерживать нас с помощью мелких и мельчайших, – есть и такая теория. Именно сдерживать. Если бы от нас по-настоящему хотели избавиться, уже давно избавились бы, так что полное вымирание нам, видимо, не грозит, – во всяком случае, вымирание от инфекционных болезней. Это по отдельности мы теперь стали нежны и уязвимы, а как вид мы остаемся очень цепкими, живучими, плодовитыми и настырными. Даже теряя сотни миллионов, быстро восстанавливаемся в миллиардах. К тому же известно, что ни один паразит не заинтересован в том, чтобы уничтожить своих хозяев как вид, вывести его вчистую. Даже если этот вид опасен для всех.
А кто из вирусов по-настоящему опасен для нас?
Статей-ужастиков типа «Самые смертоносные (опасные, убийственные и т.п.) вирусы на Земле» в интернете всегда хватало, они продолжают плодиться, поэтому еще, скажем, год назад мы бы не стали на своем сайте размещать материалы подобного рода.
Далее – о двенадцати самых опасных для человека вирусах (по версии экспертов ресурса Live Science).
Марбургский вирус
Один из пяти известных на данный момент филовирусов (нитевидных вирусов). Впервые выделен и описан в Германии. Назван по имени города Марбург, где в 1967 году произошла вспышка геморрагической лихорадки среди сотрудников зоологической лаборатории, которые работали с вывезенными из Уганды обезьянами. Марбургская лихорадка начинается с нарастающей гипертермии и общего недомогания, затем появляется пузырьковая сыпь; по мере усугубления могут присоединяться нарушения со стороны ЦНС, наружные и внутренние кровотечения, гиповолемический шок, печеночная и, в итоге, полиорганная недостаточность. Уровень летальности в первой вспышке составил 25%, но затем последовали эпидемии в Конго (1998-2000) и Анголе (2005), где летальность достигала 80% от числа заражений. Естественным резервуаром, согласно современным данным, являются рукокрылые. Вирус передается через биологические жидкости и ткани от инфицированного организма.
сократить текст
Ответ нейросети
11 декабря 2024 14:58
Марбургский вирус — это один из наиболее опасных вирусов, относящийся к группе филовирусов. Он был впервые идентифицирован в 1967 году в Германии, когда вспышка геморрагической лихорадки произошла среди сотрудников зоологической лаборатории, работающих с заражёнными обезьянами, импортированными из Уганды.
Заболевание, вызванное этим вирусом, начинается с повышения температуры и общего чувства недомогания, что затем может эволюционировать в более серьёзные симптомы, такие как пузырьковая сыпь, нарушения центральной нервной системы, а также внутренние и наружные кровотечения. В тяжёлых случаях может развиться гиповолемический шок и полиорганная недостаточность. Примечательно, что уровень летальности при первых вспышках достигал 25%, но в последующих эпидемиях в Конго (1998-2000) и Анголе (2005) этот показатель возрос до 80%.
Естественным резервуаром Марбургского вируса являются летучие мыши (рукокрылые), и передача вируса происходит через биологические жидкости и ткани инфицированных организмов, что делает строжайшие меры предосторожности крайне важными в профилактике распространения вируса.
Данный вирус представляет собой огромную угрозу для здоровья человека, и его предотвращение требует внимательного мониторинга и эффективных мер общественного здравоохранения.
ПО распространяется в виде интернет-сервиса, специальные действия по установке ПО на стороне пользователя не требуются
Марбургский вирус
Введение
Когда-то давно одна из веток в популяции гоминид, все больше отделяясь, стала постепенно обретать морфологию и образ жизни человека нынешнего, – так сказать, разумного. Но история вирусов началась задолго до нашей. Задолго до того, как наш мозг развился к способности задавать вопросы. И задолго до того, как мы стали сначала догадываться, а потом и понимать, – от чего, собственно, болеем и умираем. Сегодня на одной планете с нами живет неисчислимое количество вирусов; по некоторым оценкам, их здесь сформировалось более ста миллионов разновидностей (представляете себе, например, сто миллионов человеческих рас?), и если каким-то чудом пересчитать все вирусы поштучно, то численность этой популяции значительно превзойдет состав всех прочих популяций, вместе взятых, включая даже бактерии и насекомых. Вирусы фантастически разнообразны во всех аспектах своего существования, особенно в размерах, форме и предпочтениях. А мы до сих пор не решили даже, можно ли их считать живыми.
С одной стороны, вроде бы можно: в подходящих условиях явно неживые частицы-вирионы активизируются («оживают»?) и, используя чужой биоматериал, размножаются самосборкой; передают и воспроизводят собственную генетическую информацию (посредством нуклеиновых кислот, в отличие от прионов); мутируют и эволюционируют. С другой, – не имеют собственного обмена веществ, и за миллиарды лет не нажили даже клеточного строения. Кроме вирусов, мы не знаем ни одной неклеточной формы жизни, и считаем клеточную структуру фундаментальным ее признаком. Так может, все-таки следует рассматривать вирусы как мельчайшую нежить, молекулярную псевдоорганическую пыль, способную фильтроваться даже через фарфор, через латекс, практически через что угодно? Может, и впрямь это не более чем случайно усложнившийся прионный белок?
Любое живое существо на Земле, – во всей биомассе от бактерий и простейших до слона и баобаба, – заражается теми или иными вирусами. Некоторые вирусы колонизируют представителей какого-то одного вида, другие не столь привередливы. К человеку абсолютное большинство из них относится нейтрально. Но все они, – внутриклеточные паразиты, которые перестраивают геном зараженной клетки на свой лад, на репликацию все новых и новых своих копий. Активно существовать и размножаться вне живой клетки вирусы не могут. Пассивное же их существование и, вообще, этот странный вирусный мир, где даже гравитация работает как-то не так, нам представить довольно сложно.
В целом, при заражении наша судьба зависит от общего состояния здоровья и актуального иммунного статуса, от инфицирующей дозы (численность попавшей в организм колонии) и поведения самого вируса. Клетки-то не просто инфицируются; какое-то время они работают как фабрика вирусов, а при разрушении мембраны неизбежно погибают, и если это происходит в массовом порядке, да в жизненно важном органе, который не восстанавливается…
Как правило, вирусы окружены белковой оболочкой-капсидом, а некоторые еще и липидным (жировым) суперкапсидом, однако иные обходятся вовсе без оболочки; как правило, вирусы на порядок меньше бактерий, но некоторые даже по бактериальным меркам огромны; как правило, они… Как правило? Похоже, что никакие «правила» в отношении вирусов не действуют, – разве что законы вероятностей, – то есть ничего нельзя обобщать, ничего нельзя утверждать наверняка и ничего нельзя отрицать. Существует масса гипотез касательно того, зачем это вообще понадобилось природе и что это, в сущности, такое. Самая безумная и поэтому довольно популярная группа таких гипотез сводится к тому, что вирусы – это внедренный (завезенный, сбежавший, специально разработанный, оставленный в наказание или назидание) некими высшими силами (инопланетянами, богами, бесами, биороботами, исчезнувшими цивилизациями) регулятор, катализатор и/или модификатор жизни на Земле. Причем, как добавляют некоторые авторы, не просто регулятор жизни, а регулятор, который на каком-то этапе немного сбесился, вышел из-под контроля и зажил своей собственной жизнью, пренебрегая возложенными на него функциями. Отсюда, мол, непредсказуемость, отсюда же и болезнетворность некоторых семейств вирусов в отношении человека, его домашних и сельскохозяйственных животных, а также культивируемых им, человеком, растений.
Всё это, конечно, продиктовано привычкой искать виноватых, и потому звучит не слишком серьезно. Но сами вирусы, вирусы как проблема, – серьезней некуда. Они настолько малы, просты и эффективны, что справиться с ними практически невозможно, во всяком случае, – чрезвычайно трудно на данном витке нашего развития. У нас, конечно, имеется иммунитет, врожденный и приобретенный, естественный и привитой, индивидуальный и коллективный, – но порою он слишком уж дорого обходится. Мы можем как-то подстегнуть свою внутреннюю защиту, но это не всегда срабатывает, да и не всегда показано; вообще, модулировать, корректировать или стимулировать работу иммунной системы надо очень осмотрительно и с большим умом. У нас, да, есть вакцины, но лишь от немногих вирусов, да и те вирусы в любой момент могут мутировать в обход привитого иммунитета. Однако оспу благодаря вакцинации мы все же искоренили напрочь, и хотелось бы доискоренять также " target="_blank">полиомиелит и корь, и придумать что-то против онкогенных вирусов, против ВИЧ, против папилломавируса, против «короны проклятой».
И ведь можем! Для лечения некоторых вирусных болезней (например, герпеса или отдельных гепатитов) с недавних пор имеются даже лекарства. Не паллиативы «от гриппа и простуды» вроде шипучего кипятка на парацетамоле, ароматизированного фруктовой химией, а настоящие этиотропные препараты, нацеленные непосредственно на причину: они, например, блокируют рекомбинацию нуклеинового кода, т.е. процесс воспроизводства вирусов.
Но от полной победы над вирусными заболеваниями мы еще очень и очень далеки. Как показывает практика, даже контролировать их, – в смысле профилактики, сдерживания и нераспространения, – у нас пока не особо-то получается. Для этого нужны не только умные и сильные противоэпидемические службы, не только коллективный иммунитет, но и истинно коллективный разум планетарного масштаба. С этим пока плохо. Мы слишком заняты своими мировыми и гражданскими войнами, революциями, экономическими кризисами и геополитическими интересами, – а тем временем какая-нибудь очередная «испанка», пока мы увлеченно истребляем друг друга тысячами и миллионами душ, косит нас десятками миллионов. Впрочем, нам даже самоистребляться не нужно, – в иные времена достаточно всего лишь не носить маску, принципиально не пользоваться дезинфектантами, гордо отказываться от прививок и презирать вирусы как идею.
Для Homo sapiens’а, который привык считать себя центром мироздания и венцом творения, Великая вирусная война как-то… оскорбительна, что ли. Действительно, в ней ведь нет ничего личного. Вообще ничего. Враг попросту не знает о том, что он – враг, что существуем такие себе высокоразвитые мы, что нам не нравится болеть и умирать. Когда на человека нападал опасный хищник-людоед (например, другой Homo sapiens), это всегда была какая-то схватка, какая-то ярость, хоть какие-то шансы. А этого врага даже не увидишь в лицо, потому что лица у него нет. Ему нечем и незачем нас ненавидеть, нечем о нас знать и думать, нечем испытывать к нам аппетит. Его и самого-то, врага этого, практически нет, настолько он мал. Наш организм для него – нечто вроде Галактики, с которой из-за разности в масштабах невозможно пребывать в каких-то личных отношениях. Мы – просто мир обитания, место и способ существования. Вот они и существуют в своем измерении, пока им существуется. Кстати говоря: когда мы своими бензопилами, заводами и фабриками, потребностями и отходами уничтожаем породившую нас природу, – мы ведь делаем это не потому, что мы плохие, ненавидим свою планету и целенаправленно торопимся довести ее до нежилого состояния. Вовсе нет. Просто вот такой у нас получается course of events, как сказал бы англичанин. Такой ход событий, курс нашего (паразитического, выходит?!) развития. И, кстати, не случайно мы в последние годы все чаще сравниваем с вирусами самих себя, – в пересчете на масштабы, конечно. Сравнив, неприятно удивляемся: а и правда, много ведь общего. Только мы, пожалуй, поагрессивней будем, подеструктивней, покатастрофичней для своей экосистемы в целом. И природа, возможно, пытается сдерживать нас с помощью мелких и мельчайших, – есть и такая теория. Именно сдерживать. Если бы от нас по-настоящему хотели избавиться, уже давно избавились бы, так что полное вымирание нам, видимо, не грозит, – во всяком случае, вымирание от инфекционных болезней. Это по отдельности мы теперь стали нежны и уязвимы, а как вид мы остаемся очень цепкими, живучими, плодовитыми и настырными. Даже теряя сотни миллионов, быстро восстанавливаемся в миллиардах. К тому же известно, что ни один паразит не заинтересован в том, чтобы уничтожить своих хозяев как вид, вывести его вчистую. Даже если этот вид опасен для всех.
А кто из вирусов по-настоящему опасен для нас?
Статей-ужастиков типа «Самые смертоносные (опасные, убийственные и т.п.) вирусы на Земле» в интернете всегда хватало, они продолжают плодиться, поэтому еще, скажем, год назад мы бы не стали на своем сайте размещать материалы подобного рода.
Далее – о двенадцати самых опасных для человека вирусах (по версии экспертов ресурса Live Science).
Марбургский вирус
Один из пяти известных на данный момент филовирусов (нитевидных вирусов). Впервые выделен и описан в Германии. Назван по имени города Марбург, где в 1967 году произошла вспышка геморрагической лихорадки среди сотрудников зоологической лаборатории, которые работали с вывезенными из Уганды обезьянами. Марбургская лихорадка начинается с нарастающей гипертермии и общего недомогания, затем появляется пузырьковая сыпь; по мере усугубления могут присоединяться нарушения со стороны ЦНС, наружные и внутренние кровотечения, гиповолемический шок, печеночная и, в итоге, полиорганная недостаточность. Уровень летальности в первой вспышке составил 25%, но затем последовали эпидемии в Конго (1998-2000) и Анголе (2005), где летальность достигала 80% от числа заражений. Естественным резервуаром, согласно современным данным, являются рукокрылые. Вирус передается через биологические жидкости и ткани от инфицированного организма.
сократить текст
Марбургский вирус — это один из наиболее опасных вирусов, относящийся к группе филовирусов. Он был впервые идентифицирован в 1967 году в Германии, когда вспышка геморрагической лихорадки произошла среди сотрудников зоологической лаборатории, работающих с заражёнными обезьянами, импортированными из Уганды.
Заболевание, вызванное этим вирусом, начинается с повышения температуры и общего чувства недомогания, что затем может эволюционировать в более серьёзные симптомы, такие как пузырьковая сыпь, нарушения центральной нервной системы, а также внутренние и наружные кровотечения. В тяжёлых случаях может развиться гиповолемический шок и полиорганная недостаточность. Примечательно, что уровень летальности при первых вспышках достигал 25%, но в последующих эпидемиях в Конго (1998-2000) и Анголе (2005) этот показатель возрос до 80%.
Естественным резервуаром Марбургского вируса являются летучие мыши (рукокрылые), и передача вируса происходит через биологические жидкости и ткани инфицированных организмов, что делает строжайшие меры предосторожности крайне важными в профилактике распространения вируса.
Данный вирус представляет собой огромную угрозу для здоровья человека, и его предотвращение требует внимательного мониторинга и эффективных мер общественного здравоохранения.